Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

—…Ага, испугался! Не бойся, не скажу. Только не заедайся, понял? Я еще и помогать вам буду, если со мной по-хорошему. – Она взглянула на Кузьму, жалобным голосом сказала: – Мне тетку Марию жалко. – Снова перевела взгляд на Василия. – Думаешь, если ты постарше, так имеешь право на меня покрикивать? На бабу свою покрикивай. Я к тебе не нанималась.

– Здорова же ты го́рло драть, – сдерживаясь, подивился Василий.

– Ага, не на ту напал. (Деньги для Марии, с. 212)

Народное слово 1, с. 204

ГО́РЛО ДРАТЬ В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

Мы-то такой ад пережили. Тятя-то, его звали Фёдор Семёнович Малышев, а мама Варвара Ивановна, своя у ней Старцева была фамиль, она со Споло́шиной. Нас было у мамы четырнадцать детей. Девять дочерей и пять сыновей. Все работали. Я в няньках жила. И вот нас раскулачили. А за что? Тятя шил шапки, до́хи шил из обрезкох. За работу ему давали эти лисьи лапки, он сам-то не добувал. Он больной был. Две шапки сшил себе. И надо раскулачить. Кулак! И разорили нас.  <…>

У нас стол был, яшшичек такой задвигался, там хлеб держали. Мы побегам… Нас отпускают, чтоб мы больше играли, бегали, чтоб заигрывались, чтоб голода не чувствовали. Но всё рамно же исти-то охота. Прибежишь к этому столику, откроешь — нет хлеба. Опеть бегам. Потом к яшшичку к этому. Знам, что нету, всё рамно идём. Мама отрежет вот так от булки ломото́чек, на три ча́сточки нам отдели́т.

А там семья тоже была. Оне тоже раскулачены. У их детей — борона́! И был ребёнок рахит. Живот у него такой большой. И он всё время го́рло драл:

— Я исти хочу, я исти хочу!

Бабушка ему свой паёчек отдавала, мать свой паёчек. Бабушка пухнуть начала с голоду, умерла. Теперь мать тоже так же умерла, опухла. Но дети-то осталися. И мама наша его взяла в дети, ро́стила. Егорка  <…>

Записано в 1988 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Екатерины Федоровны Малышевой (1922 г.р.), проживающей в с. Петропавловское Киренского района Иркутской области.

Словарь 1, с. 202-203