Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

— О-о-о, — с издёвкой пропела Мирониха. — Поглядите вы на её. Корову бы она продала, и деньги бы она не взяла. Забавная ты всё ж таки, старуня. Как я своей коровой попущу́сь, когда я её всю жизнь держала? Для меня это живая смерть. Мне от её и молока не надо, только бы корова в стайке мычала.

(Последний срок, с. 344)

На первую зиму можно, конечно, накосить на старых землях, и это короткое и ненадёжное «можно» больше всего расстраивало и смущало людей: на одну зиму можно, а дальше? Что дальше? Не лучше ли попусти́ться сразу? И как опять же попусти́ться, если привыкли к корове, в самые тяжёлые годы кормились-поились ею, и если есть всё-таки это на одну зиму «можно»?

(Прощание с Матёрой, с. 236)

И хоть после метки выставила баба угощенье, ясно было, что не ради него колхозом навалились на Верино сенцо люди, а ради неё, решившейся наперекор всему и в укор всем им не попусти́ться коровой, отстоять своё право на собственное, непокупное молоко для ребятишек.

(Прощание с Матёрой, с. 313)

Потом таким же образом взялся за вторую, за третью, размышляя, куда бы мне спрятать ящик, чтобы макароны не достались чересчур прожорливым мышам в кладовке моей хозяйки. Не для того мать их покупала, тратила последние деньги. Нет, макаронами я так просто не попущу́сь. Это вам не какая-нибудь картошка.

(Уроки французского, с. 68–69)

— Мне кажется, я где-то вас видел, — всматривался Сеня. — Не могу вспомнить.

— В прошлом году могли видеть. Я на неделю приезжал, уже после Толи. Думал, помогу Наде с сеном. Две коровы кормить чем-то надо было…

— Одной коровой она попусти́лась.

— Одной попусти́лась. На неделю приехал, и четыре дня проахали над дождём. Тогда и решили: две коровы не продержать.

(Поминный день, с. 233)

— Но ведь жить-то надо! — с горячностью стал защищаться Сеня, будто девочка упрекала его. — Мы этим и живём. Деньги нам не дают, мы деньги другой раз по полгода не видим. Всё своё. Я бы овцами, к примеру, попусти́лся, они мне и самому надоели… Да ведь шерсть!

(Нежданно-негаданно, с. 603)

Народное слово 3, с. 47

ПОПУСТИ́ТЬСЯ В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

Она не укусит, не лягнёт. Жалко. Она всю работу делат. Я сам её обучал. А её трудновато пришлось обучать. Я её взял уже десять лет, взял. Она необученная была, но не давалась обучению. Сын вот, Паша, он отказался:

— Я к ней больше не подойду!

А она как начала на дыбы. Трудно давалася! Бегучая была. Узда даже не бывала на ей. Но я не попусти́лся. Думаю: «Если я не обучу, а кто же её должен обучать?» Но я её обломал, обуздал. Запрягать, вот, ворота у нас здесь. Я её притянул к нижней палке. Притянул её, хомут, подвёл, набросил. Дак она билася, что шары такие: что, что такое? Ну, она же этого не знала. Всё равно. Одел. Запрягаться, страшное дело — никак! Дугу токо покажешь — она всё! Бьётся, готова убить сама себя!

Ну, всё-таки я её помаленьку-помаленьку. А Золотая рыбка звали её. А она такая Рыбка рыжая. Золотая рыбка её назвали. Но счас она точно Золотая рыбка. Она встанет, стоит как вкопанная! Всё. Ей запрягай, поезжай. Но успевай на сани пасть, а то убежит!

Записано в 1987 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Никиты Николаевича Наумова (1926 г. р.), проживающего в с. Адом Сретенского района Читинской области.

Словарь 2, с. 403-404