Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

Он [Гуськов] вышел рано утром по первому свету и ещё до обеда был на берегу напротив Каменного острова, где промышля́л зимой коз. Посреди синюшного, источённого солнцем и водой льда, остров торчал сейчас особенно голо и неказисто, но Гуськову захотелось тут же, не мешкая, пойти к нему, захотелось из-за пещеры, в которой он ночевал во время охоты и которая навела его на удачу.

(Живи и помни, с. 140) 

Он [Мирон] ушёл осенью в тайгу за свою Ангару и пропал. Ушёл и не пришёл, как сквозь землю провалился. И ни одна душа не сказала, что с ним сталось. Когда на второй раз вышло время, на которое он брал харч, Дарья всполошилась не на шутку, забегала по деревне и добилась, что мужики снарядились на розыски, зная, где Мирон промышля́л, но никаких следов не отыскали. Вместе с ним сгинули две собаки — попробуй догадайся, какая приняла всех их смерть.

(Прощание с Матёрой, с. 315)

Народное слово 3, с. 243-244

ПРОМЫШЛЯ́ТЬ В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

Сохи раньше были американки — это же плуг. Она деревянна сама, а сошник-то у ей жалезный. Я на ей пахала, родна. Ой, в войну был и до войны ешшо голод был. Выживали. А чё ели?! Ничё. Это потом мясом да рыбой выживали. Мяса много промышля́ли, сохатых-то. Раньше же разрешёно было, а потом уж стали запрешшать-то. А чё?! Воровски-то всё рамно добывали. В войну-то тоже голод был. Хлеб какой уродится, весь забирали. Всё в фонд обороны, всё в фонд обороны. Вот у нас колхоз, колхоз «Молотова» был. Одной пшеницы сдавали тысячу двести центнеров, пшеницы только одной. Сдавали в заготовку, кроме овса, ячменя, ржи. Всякий хлеб-то сеяли, всякий сорт. Всё-всё забирали. А председателей сколько в войну судили за это дело! Там если оставят где-то хлебца в анбаре, чтоб никто не знал, сгрузят в анбар, колхозникам надо давать-то хоть. Голодны-то! Кого наработат?

Записано в 1988 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Липы Михайловны Поляковой (1924 г. р.), проживающей в с. Кеуль Усть-Илимского района Иркутской области.

Словарь 1, с. 315