Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

Старуха подобрала последнее Миронихино слово:

– Ты-то пошто не человек? Это от меня уж, однако, лежалым пахнет.

– Не забаивайся, старуня.

– Ты от подсела, дак видно, что тебя с улицы сюды занесло. А я уж на улицу сколь не выходю. Всё тут, всё тут, на одном месте. – Не глядя на Мирониху, она сказала о ней и о себе: – Зажили́сь мы с тобой, девка.

– Пошто зажили́сь?

– А куды нам было столь жить? Пускай бы давно помёрли, как бы хорошо было. (Последний срок, с. 351–352)

Народное слово 1, с. 325

Проплакавшись, она [Дарья] приказала себе, чтоб последние, и пусть хоть жгут ее вместе с избой, всё выдержит, не пикнет. Плакать – значит напрашиваться на жалость, а она не хотела, чтобы ее жалели, нет. Перед живыми она ни в чем не виновата – в том разве только, что зажила́сь. (Прощание с Матёрой, с. 353)

Народное слово 1, с. 325

ЗАЖИ́ТЬСЯ В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

Я Дранкин Михаил Ксенофонтович, тысяча девятьсот двадцать третьего года.

[— Вы родились здесь? — Собир.].

В Колесо́вой. Тут родился, тут, наверно, помру. Зажи́лся, чё-то долго живу. Все друзья-товарищи все ушли из жизни.

[— Михаил Ксенофонтович, вы же воевали? — Собир.].

Но. На востоке я был. Годки́ мои вот тут соседи были — никого нету теперь. Но по всей Колесо́вой один я остался участник, и один из стариков, самый старший. Двадцать девятый год там, в той Колесо́вой ешшо есть, а больше никого нет.

Записано в 1983 г. Афанасьевой-Медведевой Г.В. от Михаила Ксенофонтовича Дранкина (1923 г.р.), проживающего в с. Колесово Кабанского района Бурятии.
Словарь 16, с. 408