— Животишко-то уж в узелок завязался, — с горькой радостью повторила старуха. — Думал, па-е-хали, Анна Степанна, на новую фатеру. Па-е-ехали с орехами. — Налаживая дыхание, она невидяще смотрела куда-то вверх, и оттого казалось, что она бредит. — А я-то, бесстыжая, омманула его, наза́дь повернула, а тепери над им же и изгаляюсь, кашу в его толкаю. А куды ему мою кашу, сама бы подумала.
Воздуха ей не хватило, и она [старуха Анна] закашлялась.
(Последний срок, с. 280)
— И правда, мама, не говори много, тебе нельзя, — опять предупредила Люся, но без прежней уверенности, чего-то пугаясь.
— Да нет, пускай говорит, если может. Я только к тому, что быстро она этим делом овладела. Как в сказке — ага.
— Это все вы, — просто объяснила старуха. — Из-за вас. Я ить там уж была. Там, там, я знаю. А вы приехали — я наза́дь. Мёртвая не мёртвая, а наза́дь, сюды к вам воротилась.
(Последний срок, с. 285)
— Я, однако, вот че, — Мирониха привстала и через старуху потянулась к окну. — Я, однако, сбегаю, досмотрю: может, она, страмина, пришла. Досмотрю и наза́дь прибегу, посидю ишо с тобой. А ты покамест одна побудь.
(Последний срок, с. 346)
— …Все сломя голову вперед бегут. Запыхались уж, запинаются на каждом шагу — нет, бегут… Куды там наза́дь… под ноги себе некогды глянуть… будто кто гонится.
(Прощание с Матёрой, с. 223)
— Господи… с Нюней со своей… Попадётся на глаза — возьму, не попадётся — как хочет. Я за ей по острову бегать не буду.
— Нет, Дарья, она сама. Она всё сама. Такая понятная кошечка. А посмотришь на её, и меня помянешь. Она как памятка моя останется. А я приеду, я наза́дь её… Её вот только без меня поддержать, чтоб с голоду не околела.
(Прощание с Матёрой, с. 250)
Сима, наблюдая за Дарьей, приподняла от подушки голову, и Дарья — надо было что-то сказать — спросила:
— Уснул мальчонка-то?
— Уснул, — услужливо ответила Сима. — Давно уснул. А ты чё?
— Так. Спина затерпла на печи, на девятом кирпичи. Промялась маленько, посмотрела, вы со мной говорели али не вы. Полезу наза́дь.
(Прощание с Матёрой, с. 329–330)
— Давит? — посочувствовал Сеня.
— Давит — это чепуха, — твёрдо сказал Кеша. — Давит — я в магазин схожу. Но пошто я должон позволять, чтоб моя бутылка, как курва, в чужом огороде валялась? Мне это обидно. Мы с тобой оплошали — давай наза́дь.
(По-соседски, с. 214)
Народное слово 2, с. 248-249
У кого красивше убрана ограда, вот у того и загуляшь. Вытасковашь столы и гуляешь там. Все гуляют. Вот тако весельство! Там уж все гуляют. Там уж можно и на коне прокатиться, там и всё. Верьхам.
У нас была Фёкла Петрова, она такая была чудная, она вместо костылей возьмёт ухватья, сюда подставит и идёт. Наредится — и пошла! У начальника конь был уросливый-уросливый, она села на коня на этого, на жеребца, и уехала в ельник. А начальник и говорит:
— А как же она будет наза́дь ехать? Он же не пойдёт сюда в деревню.
Слышим, наша Фёкла орё-о-от по всей деревне:
— Э-э-э!
Поёт, орёт. А чё, петь не умела, орёт да и всё. Он выглянул и говорит:
— Да это что такое? Конь-то и то подчинился ей.
Ну, тоже так же вот, кто на чём мог. Кто наряжаться любил, кто праздники тоже наревут. Гуляют где компания, нарядишься.
Записано в 1999 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Валентины Александровны Бреверовой (1929 г. р.), проживающей в пос. Первомайский Мотыгинского района Красноярского края.
Словарь 6, с. 373
Живи и помни (авторский сборник)
Автор: Валентин Распутин
Жанр: Русская классика
Язык оригинала: русский
Дата первой публикации: 1973 год
Количество страниц: 15
«Уроки французского» — рассказ русского писателя Валентина Распутина. Впервые появился в 1973 году в иркутской комсомольской газете «Советская молодёжь» в номере, посвящённом памяти Александра Вампилова. В произведении Валентин Григорьевич Распутин фактически рассказывает о себе, о своей жизни, о своих взлётах, падениях.
Читать