Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

Откуда что и взялось у Лизы: вроде не чаяла, не ждала, а стол был заставлен. Куриц, понятно, порешили сегодня, но солёные ельцы достояли с лета и береглись скорей всего специально для этого случая, как и самогонка, которая выстаивалась в четверти не год, а то и не два. Так же и у других баб, кому ещё осталось кого ждать: сама будет голодать, ребятишек недокормит, а при́пас для встречи оставит. Скольким из них уже пришлось доставать этот при́пас со слезами!

(Живи и помни, с. 63)

От баньки в глубь огорода уходил навес, а под ним погреб — я видел такой простор только на севере, в вечной мерзлоте, где и стены, и потолок, и ступени в голубом сказочном льду. И простор этот у Демьяна с Галей заполнялся. Демьян любил показать при́пас лицом, я спускался, смотрел, дивился. Включит свет — и всё озаряется: сотни трёхлитровых банок с огурцами, помидорами, луком, черемшой, грибами, ягодами и Бог знает с чем ещё.

(На родине, с. 297–298)

У Демьяна была жадность к работе. И Галя, жена его, такая же была жадная, две одинаковые руки, одна правая, другая левая. Весь этот при́пас расходился. Отправлялось дочерям в город, куда-то ещё, по красным летам гостей собиралось невпросчёт.

(На родине, с. 298)

Имелся у них, конечно, и денежный при́пас. Но пошел он, как и у всех у нас, прахом.

(На родине, с. 299)

Народное слово 3, с. 236

ПРИ́ПАС В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

У меня дядька охотничал с авенками там, в Эвенкии, двенадцать собак у него было. Запрягёт в нарты и туда. Вот из Бедобы. Его там любили, он больно честный был. Где белку или там что-то вот увидит в снегу, ну, кто-то стрелил, он себе не возьмёт, он колышек остругат, снимет кору и обмотает, на этот колышек повешат, приструнит её, чтоб она никуда не упала. Всё равно охотник придёт, авенок, и возьмёт свою добычу. Он места все, авенок, знат. И потом по своим местам идёт, ищет и собират, кругом тычет <…>.

И вот его любили изо всёй Бедобы, дядю Мишу. Честный был охотник, нигде ничего не возьмёт. Лабазы, чтобы он где-то там маленько собакам кусочки чё-то взял, — никогда! Вот его за это и любили авенки. И говорили, что Михаил — наш друг. Они так и называли друг. И русский тоже, вот у дяди Миши у него свой друг был, авенок.

— Но ты, друг Миша, всегда иди сюда, это твой ухожень. Понял? Вот в это место пойдёшь — ты возьмёшь, а туда пойдёшь — не возьмёшь.

Авенки, он всё время к ним ходил, друживал. Он их друг был. И как токо поедет, всё, всегда мяса полным-полно добудет, пушнины. И нам помогал. Своих детей родных не было, он чужих всё ростил (…).

И они уже знают, что это пришёл ихный дружок, ну, Миша. Он тут прошёл, его эти лыжи, это уж он был. Вот его любили. Он справедливый был. А чтоб так забрать у кого-то что-то без спроса — ни-ни! Он своё отдаст, чем возьмёт. Даже если идёт, где какой вот ихный чум, что у него остаётся, он до дому едет, он всё оставлят, при́пас свой, и дров наготовит, лучинок нащипает: вдруг тёмно придут, чтоб всё было. И воды, вот там вот ручеёк, дак он воды принесёт.

Записано в 1986 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Ефросиньи Михайловны Непомнящей (1925 г. р.), проживающей в с. Ярки Богучанского района Красноярского края.

Словарь 15, с. 65-66