Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

Она [Настёна] подходила к будке повечеру, когда солнце уже спускалось за Ангару, точно в тот западающий на горизонте прога́л, где лежало Андреевское. Полреки было покрыто тенью, светлой ещё и лёгкой, но течение там казалось много сильней и туже, чем на освещённой половине.

(Живи и помни, с. 160–161)

Народное слово 3, с. 242

ПРОГАЛЫ́ЗИНА В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

Ну, я пошёл повыше. Правда! Переход. И не пошёл к ним на ферму-то. Думаю: «Двадцать пять километров. Чё?! Молоденький, добегу ешшо». Вот бежать, вот бежать.

Уж к вечеру. Тут подбежал, дорога такая, битая дорога на хребёт пошла. Ну, я так дошурупил, что это, наверно, на Куленгу идёт дорога. Не пошёл по ней. Думаю: «Уж пойду по речке. Всё равно по речке-то выйду». Шёл, шёл. Потёмки уж начинают. И так я прилёг, сел под листвень, а солнышко ешшо. Солнышко ешшо был. Ага! И меня на сон позвало. Я уснул. Собака подходит и давай, лижет меня. Я проснулся, смотрю: медведь! В прогалы́зине-то видать. Да близко он. Смотрю: медведь. Меченый! На ём седло бело, узда — всё. И ворот белый. Ну, я понял. Стрелять-то не стал. Старики-то говорели: меченый, на ём Бог ездиет — стрелять грех! Вот это я уж сам видал, своим глазам.

Ну и чё?! Дело-то к вечеру. И я пошёл от греха подальше. Солнце было, тут уж вечер. И слышу: собаки на хребте лают. Ну, где-то живой кто-то есть там. Пошёл. Ночуйка стоит, корьём покрытая такая, и лапник так. Я зашёл туда. Картошки валяются, мёрзлы такие. Ну, где-то ж собака лаяла недалёко ж.

Дальше пошёл, иду, смотрю: стан стоит. Тут уже следья давай попадаться. Зашёл, там, правда, печка, ешшо русска печка стоит и железна печка. Хлеб тут на столе. «Ну, теперь, — думаю, — не пропаду».

Записано в 1998 г. Афанасьевой-Медведевой Г. В. от Ивана Ильича Замащикова (1934 г. р.), проживающего в c. Лукиново Жигаловского района Иркутской области.

Словарь 3, с. 437-438